MIA -
главная
страница | Глав.
стр.
Иноязычной
секции | Глав. стр.
Русской
секции | Троцкийский
архив
Оригинал
находится на
странице http://www.revkom.com
Последнее
обновление
Февраль 2011г.
Задача интернациональной конференции левой оппозиции (большевиков-ленинцев), состоит в том, чтобы принять ясно, и точно формулированную платформу, организационный статут и выбрать руководящие учреждения. Предшествующая теоретическая, политическая и организационная работа левой оппозиции в разных странах, особенно за последние четыре года, создала для разрешения этой задачи достаточные предпосылки.
Основные программные и политические документы левой оппозиции изданы не менее, как на 15 языках. Левая оппозиция располагает 32 периодическими органами в 16 странах. Она реорганизовала и укрепила свои секции в 6 странах и создала за последние три года новые секции в странах. Но самым важным и ценным завоеванием является несомненное повышение теоретического уровня интернациональной левой оппозиции, рост ее идейной сплоченности и революционной инициативы.
Левая оппозиция возникла в 1923 году, десять лет тому назад, в стране Октябрьской революции, в правящей партии первого рабочего государства. Задержка в развитии мировой революции вызвала с неизбежностью политическую реакцию в стране Октябрьской революции. Завершенная контр-революция означает смену господства одного класса другим; реакция начинается и развертывается еще при господстве революционного класса. Носительницей противооктябрьской реакции выступала мелкая буржуазия, главным образом верхи крестьянства. Выразительницей реакции явилась близкая к мелкой буржуазии бюрократия. Опираясь на давление мелко-буржуазных масс, она завоевала очень широкую независимость от пролетариата. Подменив фактически программу интернациональной революции националреформизмом, она сделала теорию социализма в отдельной стране своей официальной доктриной. Левое крыло пролетариата попало под удары союза советской бюрократии с мелко-буржуазными, преимущественно крестьянскими массами и отсталыми слоями самих рабочих. Такова диалектика смены ленинизма сталинизмом.
После организационного разгрома левой оппозиции официальная политика окончательно стала политикой эмпирического лавирования между классами. Зависимость бюрократии от пролетариата выражалась, однако, в том, что она, несмотря на ряд своих покушений, не посмела или не смогла опрокинуть основные завоевания Октябрьской революции: национализацию земли, национализацию промышленности, монополию внешней торговли. Более того, почувствовав себя к 1928 году под опасностью со стороны своего мелко-буржуазного союзника, особенно кулака, партийная бюрократия, из страха потерять всякую опору в пролетариате, совершила резкий поворот влево. Крайними плодами зигзага явились: авантюристские темпы индустриализации, сплошная коллективизация и административный разгром кулачества. Вызванное этой безрассудной политикой расстройство хозяйства привело в начале текущего года к новому повороту вправо.
По условиям своего привилегированного положения и административным методам мысли советская бюрократия имеет много общих черт с реформистской бюрократией капиталистических стран. Она гораздо больше склонна доверять "революционному" Гоминдану, "левой" бюрократии британских трэд-юнионов, мелко-буржуазным "друзьям" Советского Союза, либеральным и радикальным пацифистам, чем самостоятельной революционной инициативе пролетариата. Однако, необходимость отстаивать свою позицию в рабочем государстве, приводит советскую бюрократию каждый раз в острые столкновения с реформистской служанкой капитала. Так, в своеобразных исторических условиях из пролетарского большевизма выделилась фракция бюрократического центризма, которая наложила свою тяжелую руку на целую эпоху развития Советской республики и мирового рабочего класса.
Бюрократический центризм есть злейшее извращение рабочего государства. Но и в бюрократически извращенном виде Советский Союз остается рабочим государством. Превращать борьбу против центристской бюрократии в борьбу против центристской бюрократии в борьбу против советского государства, значило бы становиться на одну плоскость со сталинской кликой, которая заявляет: "государство это – я".
Беззаветная защита Советского Союза от мирового империализма есть настолько элементарная задача каждого революционного пролетария, что по этому вопросу левая оппозиция не допускает в своей среде ни колебаний ни сомнений. Как и до сих пор, она беспощадно будет рвать со всякими группировками и элементами, которые пытаются занимать "нейтральную" позицию между Советским Союзом и капиталистическим миром (Монатт-Лузон во Франции, группа Урбанса в Германии и пр.).
Третий Интернационал возник, как непосредственный результат опыта передовых рабочих в империалистской войне и в послевоенной эпохе потрясений, особенно в Октябрьской революции. Это предопределяло руководящую роль русского большевизма в III-м Интернационале, а следовательно, и влияние его внутренних боев на развитие остальных национальных секций. Совершенно неправильно, однако, рассматривать эволюцию Коминтерна за последние десять лет, как простое отражение борьбы фракций в ВКП. В развитии мирового рабочего движения были свои внутренние причины, толкавшие молодые коммунистические секции навстречу сталинской бюрократии.
Первые годы после войны были повсюду, особенно в Европе, временем ожидания близкого низвержения буржуазного господства. Но к моменту, когда разразился внутренний кризис ВКП, европейские секции успели в большинстве своем понести первые крупные поражения и разочарования. Особенно угнетающее действие оказало бессильное отступление немецкого пролетариата в октябре 1923 года. Новая политическая ориентировка стала для большинства коммунистических партий внутренней необходимостью. Когда советская бюрократия, эксплоатируя разочарование русских рабочих в европейской революции, выдвинула национал-реформистскую теорию социализма в отдельной стране, молодая бюрократия других секций вздохнула с облегчением: новая перспектива открывала ей путь к социализму, независимо от хода международной революции. Так внутренняя реакция в СССР совпала с реакцией в капиталистических странах и создала условия для успешной административной расправы центристской бюрократии над левой оппозицией.
В своем дальнейшем движении вправо (официальные) партии наткнулись, однако, на реальный Гоминдан, на реальную бюрократию трэд-юнионов и социал-демократии, подобно тому, как сталинцы наткнулись на реального кулака. Открывшийся после этого новый зигзаг в сторону ультра-левой политики привел к расколу официального большинства Коминтерна на правящий центр и оппозиционное правое крыло.
В лагере коммунизма можно, таким образом, в течение последних лет ясно проследить три основные группировки: марксистское крыло (большевики-ленинцы), центристскую фракцию (сталинцы) и, наконец, правое по существу, право-центристское крыло (брандлерианцы), непосредственно переходящее в реформизм. Политическое развитие почти всех без исключения стран подтвердило, и каждый день подтверждает правильность и жизненность этой классификации.
Для центризма было и остается в высшей степени характерным, что он в течение длительных периодов шел рука об руку с правыми, как принципиально родственным ему течением, но никогда не блокировался с большевиками-ленинцами против правых. Что касается правого крыла, взятого в международном масштабе, то, как всякий оппортунизм, оно отличается крайней разнородностью и противоречивостью своих национальных составных частей, при общей их непримиримой враждебности к большевикам-ленинцам.
В СССР, в условиях диктатуры, при отсутствии легальных оппозиционных партий, правая оппозиция неизбежно становится орудием давления враждебных пролетариату классовых сил: в этом главная опасность правой оппозиции; с другой стороны, сознание этой опасности парализует тех вождей правой оппозиции, которые всем своим прошлым связаны с партией. В капиталистических странах, где вправо от коммунистической партии располагаются все оттенки реформизма, правое крыло (брандлерианцы) не имеет никакого поля деятельности. Свои массовые организации, поскольку они у него были, правая оппозиция везде прямо или косвенно передает социал-демократии (Чехословакия, Швеция), за вычетом революционных элементов, которые находят дорогу к большевикам-ленинцам (Чехословакия, Польша). Сохраняющиеся еще там и здесь независимые брандлерианские кадры (Германия, С. Штаты), строят свои расчеты на том, что их раньше или позже помилует и призовет сталинская бюрократия, и во имя этой перспективы ведут против левой оппозиции кампанию лжи и клеветы совершенно в духе сталинизма.
Международная левая оппозиция стоит на почве первых четырех конгрессов Коминтерна. Это не значит, что она клянется каждой буквой их решений, из которых некоторые имели чисто коньюнктурный характер, и в отдельных практических выводах оказались опровергнуты дальнейшей практикой. Но все основные постановления (отношение к империализму и буржуазному государству, к демократии и к реформизму; проблема восстания; диктатура пролетариата; отношение к крестьянству и к угнетенным нациям; советы; работа в профессиональных союзах; парламентаризм; политика единого фронта) остаются и сейчас высшим выражением пролетарской стратегии в эпоху кризиса капитализма.
Левая оппозиция отвергает ревизионистские постановления 5 и 6 конгрессов, и считает необходимым радикальную переработку программы Коминтерна, в которой золото марксизма совершенно обесценено лигатурой центризма.
В соответствии с духом и смыслом решений первых четырех конгрессов и в дальнейшее развитие этих решений интернациональная левая оппозиция выдвигает, развивает теоретически и проводит практически следующие принципы:
1. – Независимость пролетарской партии, всегда и при всех условиях; осуждение политики 1924-1928 г.г. в отношении Гоминдана; осуждение политики Англо-русского комитета; осуждение теории Сталина о двух-составных рабоче-крестьянских партиях и всей практики, основанной на этой теории; осуждение политики амстердамского конгресса, где компартия растворилась в пацифистском болоте.
2. – Признание интернационального, тем самым перманентного характера пролетарской революции; отвержение теории социализма в отдельной стране, как и дополняющей ее политики национал-большевизма в Германии (платформа "национального освобождения").
3. – Признание советского государства как рабочего государства, несмотря на возрастающие извращения бюрократического режима. Безусловное обязательство каждого рабочего защищать советское государство, как от империализма, так и от внутренней контр-революции.
4. – Осуждение хозяйственной политики сталинской фракции, как в стадии экономического оппортунизма 1923-1928 г.г. (борьба против "сверх-индустриализаторов" и ставка на кулака), так и в стадии экономического авантюризма 1928-1932 г.г. (непосильные темпы индустриализации, сплошная коллективизация, административная ликвидация кулачества как класса). Осуждение преступной бюрократической легенды, будто Советский Союз уже "вступил в социализм". Признание необходимости возвращения к реалистической хозяйственной политике ленинизма.
5. – Признание необходимости систематической коммунистической работы в массовых пролетарских организациях, особенно в реформистских профсоюзах. Осуждение теории и практики РГО в Германии и аналогичных образований в других странах.
6. – Отвержение формулы "демократической диктатуры пролетариата и крестьянства", как особого режима, отличающегося от диктатуры пролетариата, ведущего за собою крестьянские и вообще угнетенные массы. Отвержение антимарксистской теории мирного "перерастания" демократической диктатуры в социалистическую.
7. – Признание необходимости мобилизации масс под переходными лозунгами, отвечающими конкретной обстановке каждой страны и, в частности, под демократическими лозунгами, поскольку дело идет о борьбе с феодальными условиями, с национальным угнетением или с различными видами открытой империалистской диктатуры (фашизм, бонапартизм и пр.).
8. – Признание необходимости развернутой политики единого фронта, по отношению к массовым рабочим организациям, как профессиональным, так и политическим, включая и социал-демократию, как партию. Осуждение ультиматистского лозунга "только снизу", означающего на практике отказ от политики единого фронта, а следовательно и отказ от создания советов. Осуждение оппортунистического применения политики единого фронта, как в Англо-русском комитете (блок с вождями без масс и против масс); двойное осуждение политики нынешнего немецкого ЦК, соединяющего ультиматистский лозунг "только снизу" с оппортунистической практикой случайных парламентских сделок с социал-демократическими верхами.
9. – Отрицание теории социал-фашизма и всей связанной с ней практики, как идущей на пользу, с одной стороны, фашизму, с другой, социал-демократии.
10. – Различение в лагере нынешнего коммунизма трех группировок: марксистской, центристской и правой; признание недопустимости политических союзов с правыми против центризма; поддержка центризма против классовых врагов; непримиримая и систематическая борьба против центризма и его политики зигзагов.
11. – Признание партийной демократии не на словах, а на деле; беспощадное осуждение плебисцитарного сталинского режима (попрание мысли и воли партии, узурпаторство, злостная дезинформация партии и пр.).
Перечисленые выше основные положения, имеющие решающее значение для пролетарской стратегии в нынешнюю эпоху, непримиримо противопоставляют левую оппозицию правящей ныне центристской фракции в СССР и Коминтерне. Признание этих положений, на основе решений первых четырех конгрессов Коминтерна, является необходимым условием допущения отдельных организаций, групп и лиц в состав интернациональной левой оппозиции.
Интернациональная левая оппозиция считает себя фракцией Коминтерна, как отдельные национальные секции – фракциями национальных компартий. Это значит, что организационный режим, созданный сталинской бюрократией, левая оппозиция не считает окончательным. Наоборот, она ставит своей целью вырвать знамя большевизма из рук узурпаторской бюрократии и восстановить Коммунистический Интернационал на основах Маркса и Ленина. Что такая политика является единственно правильной в данных условиях, это одинаково подтверждается и теоретическим анализом и опытом истории.
Несмотря на то, что особые условия развития России привели большевизм к окончательному разрыву с меньшевизмом уже в 1912 году, большевистская партия продолжала входить во II-й Интернационал до конца 1914 года. Понадобился урок мировой войны, чтобы поставить вопрос о новом Интернационале; понадобилась Октябрьская революция, чтоб осуществить новый Интернационал.
Такого рода историческая катастрофа, как крушение советского государства, унесла бы с собою, разумеется, и III-й Интернационал. Точно также победа фашизма в Германии и разгром германского пролетариата вряд ли позволили бы Коминтерну пережить последствия своей гибельной политики. Но кто в лагере революции посмеет сейчас утверждать, что крушение советской власти или победа фашизма в Германии неизбежны и непредотвратимы? Во всяком случае, не левая оппозиция. Ее политика, наоборот, целиком направлена на то, чтоб оградить Советский Союз от питаемой центризмом опасности термидора и помочь немецкому пролетариату не только справиться с фашизмом, но и овладеть властью. Стоя на почве Октябрьской революции и III-го Интернационала, левая оппозиция отвергает идею параллельных коммунистических партий.
Ответственность за раскол коммунизма лежит целиком на сталинской бюрократии. Большевики-ленинцы в любой момент готовы вернуться в состав Коммунистического Интернационала и строго соблюдать дисциплину действия, ведя в то же время, на основе партийной демократии, непримиримую борьбу против бюрократического центризма. Но сегодня, в условиях раскола, наша принадлежность к Коммунистическому Интернационалу может выражаться не в нашем организационном самоограничении, не в отказе от самостоятельной политической инициативы и от массовой работы, а в самом содержании нашей политики. Левая оппозиция не приспособляется к сталинской бюрократии, не замалчивает ее ошибок и преступлений, наоборот, подвергает их непримиримой критике. Но цель этой критики состоит не в том, чтобы противопоставить существующим коммунистическим партиям конкурирующие партии, а в том, чтоб привлечь на свою сторону основное пролетарское ядро официальных партий и таким образом возродить их на марксистской основе.
Ярче и острее всего этот вопрос стоит в СССР. Политика второй партии означала бы там политику вооруженного восстания и новой революции. Политика фракции означает курс на внутреннюю реформу партии и рабочего государства. Вопреки клевете сталинской бюрократии и ее подголосков, оппозиция остается полностью и целиком на пути реформы.
Наше отношение к Коммунистическому Интернационалу определяется названием нашей фракции: левая оппозиция. Содержание наших идей и методов достаточно точно характеризуется именем большевиков-ленинцев. Каждая из секций должна нести эти два взаимно дополняющих друг друга названия.
Левая оппозиция может расти и крепнуть, только очищая свои ряды от случайных и чужеродных элементов.
Революционное возбуждение после войны не только охватило молодые поколения пролетариата, но и оживило различные сектантские группировки, искавшие выхода на путях анархизма, синдикализма, чистого пропагандизма и пр. В Коммунистическом Интернационале многие из них надеялись найти арену для своих путанных идей. К знамени коммунизма примкнули также многочисленные элементы мелко-буржуазной богемы, выбитые войной и послевоенными потрясениями из колеи. Из этой пестрой партизанской армии часть растворилась в коммунизме, войдя в состав аппарата: из браконьеров не раз уже выходили лучшие жандармы. Недовольные же либо сразу вернулись в первоначальное политическое небытие, либо попытались по пути примкнуть к оппозиции. Такого рода элементы готовы принять на словах самые лучшие принципы под условием, чтоб это не мешало им оставаться добрыми буржуа (Паз и Ко), не обязывало их ни к какой дисциплине мысли и действия (Суварин) или к отказу от синдикалистских и иных предрассудков (Росмер).
Приступив к собиранию своих рядов в национальном, как и интернациональном масштабе, левая оппозиция не могла первоначально не исходить из тех разношерстных группировок, которые имелись в наличности. Для основного ядра интернациональной левой было, однако, ясно, с самого начала, что механическое сочетание отдельных групп, причисляющих себя к левой оппозиции, допустимо лишь, в качестве исходной позиции, чтобы затем, на основе теоретической и политической работы и внутренней критики, произвести необходимый отбор. Действительно, последние четыре года были для интернациональной левой оппозиции временем не только ее теоретического самоуяснения и углубления в почву отдельных стран, но также и ее очищения от чужеродных, сектантских и авантюристских элементов международной богемы, без принципиальной позиции, без серьезной преданности делу, без связей с массами, без чувства ответственности и дисциплины, но тем более чутких к голосу карьеризма Ландау, Миль, Греф, Вель и другие разновидности того же основного типа).
Принцип партийной демократии отнюдь не равнозначащ с принципом открытых дверей. Левая оппозиция никогда не требовала от сталинцев, чтоб те превратили партию в механическую сумму фракций, групп, сект и индивидуальностей. Мы обвиняем центристскую бюрократию в том, что она ведет ложную по существу политику, которая приводит ее на каждом шагу в противоречие с цветом пролетариата, и что выход из этих противоречий она ищет на пути удушения партийной демократии. Между организационной политикой бюрократического центризма и его "генеральной линией" существует неразрывная связь. В противовес сталинизму левая оппозиция является носительницей теории марксизма и стратегических завоеваний ленинизма в мировом рабочем движении. Что касается принципиальных методов, то левая оппозиция не порывала до сих пор ни с одной группой, даже ни с одним отдельным товарищем, не исчерпав всех методов идейного воздействия. Именно поэтому проделанная ею работа революционного отбора кадров имеет органический и устойчивый характер. Проверяя и дальше всех и каждого на основе фактической работы, левая оппозиция должна довести очищение своих рядов от чужеродных элементов до конца, ибо, как показал опыт, только таким путем она расширяет и воспитывает свои пролетарские кадры. Интернациональная конференция может лишь опереться на проделанную работу, чтоб закрепить и углубить ее результаты.
Предложение созвать интернациональную конференцию из всех и всяких групп, причисляющих себя к левой оппозиции (группы Ландау и Росмера "Манруф", "Спартакос", группа Вейсборда и пр.), означает попытку повернуть колесо назад и свидетельствует о полном непонимании условий и законов развития революционной организации и методов отбора и воспитания ее кадров. Предконференция не только отвергает, но и осуждает такое предложение, как в корне противоречащее организационной политике марксизма.
Возникнув из небольших пропагандистских групп, секции левой оппозиции превращаются постепенно в рабочие организации. Этот переход выдвигает на первый план задачи партийной демократии. Тот порядок, когда несколько близких товарищей, с полуслова понимающих друг друга, решали все вопросы находу, должен окончательно уступить место правильным организационным отношениям.
Основой партийной демократии является своевременная и достаточно полная информация всех членов организации обо всех важнейших вопросах ее жизни и борьбы. Дисциплина может опираться только на сознательное усвоение всеми членами организации ее политики и на доверии к руководству. Такое доверие завоевывается лишь постепенно, в процессе совместной борьбы и взаимного воздействия. Железную дисциплину, которая необходима, нельзя создать голым командованием. Революционная организация не может отказаться от репрессий в отношении недисциплинированных и дезорганизаторских элементов; но репрессии могут применяться лишь как крайние меры, притом при условии твердой опоры в общественном мнении большинства организации.
Нередкие практические возражения насчет "потери времени" при соблюдении демократических методов являются близоруким оппортунизмом. Воспитание и сплочение организации представляет важнейшую задачу, для решения которой нельзя щадить ни времени ни сил. К тому же партийная демократия, как единственно вообще мыслимая гарантия против беспринципных конфликтов и немотивированных расколов, в последнем счете не увеличивает, а сокращает накладные условия развития. Только при постоянном и добросовестном соблюдении методов демократии руководство может в действительно неотложных случаях предпринимать важнейшие шаги за собственной ответственностью, не вызывая этим ни потрясений ни недовольства.
Предконференция вменяет в обязанность Секретариату внимательно наблюдать за проведением принципов партийной демократии, как по существу, так и по форме, как внутри каждой секции, так и во взаимоотношениях между Секретариатом и секциями, в частности и в особенности в деле подготовки интернациональной конференции.
Так называемая левая фракция итальянских коммунистов (группа "Прометео", или бордигисты), имеет свою традицию, резко отличную от традиции большевиков-ленинцев. Возникнув в борьбе против оппортунизма старой итальянской социалистической партии, бордигисты сразу стали на позицию анти-парламентаризма и ультиматизма, оставаясь в оппозиции к Коминтерну уже в период первых четырех конгрессов. Формальное отречение от антипарламентаризма, последовавшее после второго конгресса, не изменило по существу политики бордигистов. Отрицание борьбы за демократические лозунги при всех и всяких условиях, и отказ от политики единого фронта по отношению к социал-демократии – сейчас, в 1933 году, после грандиозного опыта во всех странах мира – достаточно свидетельствует о сектантском характере группы "Прометео". Претендуя на роль самостоятельного марксистского течения, фракция бордигистов обнаружила полную неспособность к воздействию на развитие официальной итальянской партии. Новая марксистская группировка внутри этой последней (НОИ) сложилась полностью на основе идей интернациональной левой оппозиции. Столь же ярким признаком сектантского характера группы "Прометео" является ее абсолютная неспособность, несмотря на более, чем десятилетнее существование, перебросить свое влияние в другие страны. Национальная ограниченность бордигизма является самым жестоким и беспощадным его осуждением с точки зрения марксизма.
Интернациональная левая, в этом случае, как и в других, сделала все, чтоб облегчить бордигистам ассимиляцию с большевиками-ленинцами. Гигантские события, разворачивавшиеся за последние годы в Китае, в Испании, в Германии дали исчерпывающую проверку разногласий в вопросах о демократических лозунгах и политике единого фронта. Каждый критический удар, который левая оппозиция наносила в этой борьбе сталинцам, падал рикошетом на бордигистов. Три года совместного существования, критики идей и критики событий, не принесли никакого сближения. Остается сделать необходимые выводы. В рамках массовой партии сосуществование с бордигистами было бы, разумеется, возможным, при условии крепкой дисциплины действия; но в рамках фракции, совершенно недопустимо, особенно после всего проделанного опыта, поддерживать фикцию единства с чужеродной группой, идейно неподвижной и сектантски замкнутой.
Сами бордигисты никогда не относились лойально к нашей интернациональной организации. Обязав всех своих членов, независимо от их индивидуальных мнений, выступать и голосовать на собраниях и конференциях интернациональной оппозиции не иначе, как в духе большинства своей фракции, группа "Прометео" поставила тем национальную дисциплину выше интернациональной и нарушила не только принципы демократического централизма, но и принципы интернационализма. Это одно показывает, что бордигисты никогда по существу не являлись органической частью левой оппозиции. Если они держатся, тем не менее, за свою формальную принадлежность к интернациональной левой, то только потому, что этим маскируется характер их группы, как чисто национальной секты. Но политика марксизма не есть политика маскировки. Отдавая должное искренности и революционной преданности многих бордигистов, интернациональная левая оппозиция считает, однако, что наступил момент открыто заявить: группа "Прометео" не входит в состав интернациональной левой.
Единственной секцией большевиков-ленинцев для Италии является новая итальянская оппозиция (НОИ).
Австрийская группа Фрея, сперва вступившая в состав нашей интернациональной организации, затем вышедшая из нее, снова пытавшаяся вступить, но отказавшаяся дать сведения о своем составе и прервавшая, по собственной инициативе, переговоры, показала всем своим поведением, что ей совершенно чужды задачи и цели левой оппозиции, и что международное знамя большевиков-ленинцев нужно ей лишь, как прикрытие для ее безнадежного прозябания. Предконференция устанавливает, что интернациональная левая оппозиция не несет за группу Фрея ни прямой ни косвенной ответственности.
Секретариату поручается принять меры к тому, чтобы, при непосредственном содействии германской секции, развить и укрепить в Австрии самостоятельную секцию левой оппозиции.
Правительственные смены со времени Брюнинга показывают, насколько бессодержательна и пуста универсальная философия фашизма (сухого фашизма, национального фашизма, социального фашизма, левого социал-фашизма), которою сталинцы перекрывают всех и все, кроме самих себя. Имущие верхи слишком малочисленны и слишком ненавистны народу, чтоб править от собственного имени. Им нужно прикрытие: традиционно-монархическое ("божьей милостью"), либерально-парламентарное ("суверенитет народа"), бонапартистское ("беспристрастный посредник"), или, наконец, фашистское ("гнев народа"). Монархию у них отняли война и революция. Четырнадцать лет они, благодаря реформистам, держались на костылях демократии. Когда парламент, под напором классовых противоречий, раскололся пополам, они попытались спрятаться за спину президента. Открылась глава бонапартизма, т. е. бюрократически-полицейской власти, которая стоит над обществом и держится относительным равновесием двух противоположных лагерей.
Через переходные правительства Брюнинга и Папена бонапартизм, в лице генерала Шлейхера, принял наиболее чистую форму, – но только для того, чтоб тут же раскрыть свою несостоятельность. Все классы с враждой, недоумением или тревогой глядели на эту загадочную политическую фигуру, похожую на вопросительный знак с генеральскими эполетами. Но главная причина неудачи Шлейхера, как впрочем и его предшествовавших успехов, лежала не в нем самом: пока лагерь революции и лагерь контр-революции еще не измерили своих сил в борьбе, бонапартизм не может быть устойчивым. К тому же страшный промышленный и аграрный кризис, который нависает над страною кошмаром, не облегчает бонапартистской эквилибристки. Правда, на первый взгляд пассивность пролетариата чрезвычайно содействовала задачам "социального генерала". Но оказалось не так: именно эта пассивность ослабила сковывавший имущие классы обруч страха и позволила выйти наружу раздирающим их антагонизмам.
Экономически германское сельское хозяйство ведет паразитарное существование и является тяжелым ядром на ногах промышленности. Но узкий социальный базис промышленной буржуазии делает для нее политически необходимым сохранение "национального" земледелия, т.-е. класса юнкеров и богатых крестьян, со всеми зависимыми от них слоями. Основоположником этой политики был Бисмарк, который крепко связал аграриев и промышленников военными победами, золотой контрибуцией, высокими барышами и – страхом перед пролетариатом. Но время Бисмарка отошло в вечность. Сегодняшняя Германия исходит не из побед, а из поражения. Не ей Франция платит контрибуцию, а она платит Франции. Разлагающийся капитализм не дает прибылей и не открывает перспектив. Единственным цементом имущих классов остается страх перед рабочими. Но германский пролетариат, по вине своего руководства, оказался в самый критический период парализованным – и антагонизмы среди имущих классов прорвались наружу. При выжидательной пассивности левого лагеря, социальный генерал пал под ударом справа.
Верхушка имущих классов подвела после этого свой правительственный баланс; в пассиве – раскол в собственных рядах; в активе – восьмидесятипятилетний фельдмаршал. Что оставалось дальше? Ничего, кроме Гугенберга. Если Шлейхер представлял чистую идею бонапартизма, то Гугенберг представляет чистую идею собственности. Генерал кокетничал, отказываясь отвечать на вопрос, что лучше: капитализм или социализм; Гугенберг без околичностей заявляет, что нет ничего лучше остэльбского юнкера на троне. Земельная собственность есть самая коренная, самая тяжеловесная, самая устойчивая форма собственности. Если экономически немецкое землевладение является содержанкой индустрии, то политически борьбу собственников против народа должен был возглавить именно Гугенберг.
Так, режим высшего третейского судьи, возвышающегося над всеми классами и партиями, подвел вплотную к господству немецко-национальной партии, наиболее своекорыстной и жадной клики собственников. Правительство Гугенберга означает квинт-эссенцию социального паразитизма. Но именно поэтому, когда оно стало необходимым, оно, в чистом своем виде, оказалось невозможным. Гугенбергу нужно прикрытие. Сегодня он не может еще спрятаться под мантией кайзера, – ему приходится прибегнуть к коричневой рубахе наци. Если нельзя через монархию добыть для собственности санкцию высших небесных сил, остается прикрыться санкцией реакционной и разнузданной черни.
Приобщение Гитлера к власти преследовало двойную цель: во-первых, украсить камарилью собственников вождями "национального движения", во-вторых: поставить в непосредственное распоряжение собственников боевые силы фашизма.
Не с легким сердцем высокопоставленная клика пошла на сделку с дурно-пахнущими фашистами. За разнузданными выскочками стоит много, слишком много кулаков: в этом опасная сторона коричневых союзников; но в этом же и их основное, вернее, единственное преимущество. И это преимущество решает, ибо время ныне такое, когда защита собственности обеспечивается не иначе, как кулаками. Без национал-социалистов обойтись никак невозможно. Но нельзя передать им и действительную власть: угроза со стороны пролетариата сегодня еще не так остра, чтобы верхи могли сознательно провоцировать гражданскую войну с загадочным исходом. Этому новому этапу в развитии социального кризиса в Германии отвечает новая правительственная комбинация, в которой военные и хозяйственные посты удерживаются в руках господ, а плебеям отведены декоративные или второстепенные посты. Неофициальная, но тем более действительная функция фашистских министров: держать в страхе революцию. Однако, разгром и истребление пролетарского авангарда фашисты должны производить не иначе, как в пределах, указанных представителями аграриев и промышленников. Таков план. Но как сложится его выполнение?
Правительство Гугенберга-Гитлера заключает в себе сложную систему противоречий: между традиционными представителями аграриев, с одной стороны, и патентованными представителями крупного капитала, с другой; между теми и другими, с одной стороны, и оракулами реакционной мелкой буржуазии, с другой. Комбинация крайне неустойчива. В нынешнем своем виде она долго не продержится. Что пришло бы ей на смену в случае ее распада? Так как главные орудия власти не в руках Гитлера, и так как он достаточно доказал, что, наряду с ненавистью к пролетариату, в его костях глубоко сидит страх перед имущими классами и их учреждениями, то нельзя совершенно исключить возможность того, что социальные верхи, в случае разрыва с наци, попытаются снова отступить на президентски-бонапартистский путь. Однако, вероятность такого варьянта, который мог бы, к тому же, иметь лишь эпизодический характер, крайне незначительна. Несравненно более вероятно дальнейшее развитие кризиса в сторону фашизма. Гитлер, в качестве канцлера, означает столь прямой и открытый вызов по адресу рабочего класса, что массовая реакция, в худшем случае, ряд разрозненных реакций, совершенно неизбежны. А этого достаточно для того, чтоб фашисты выдвигались на первые места, оттесняя своих слишком тяжеловесных менторов. При одном условии: если сами фашисты устоят на ногах.
Приход Гитлера к власти, несомненно, страшный удар для рабочего класса. Но это еще не окончательное, не безвозвратное поражение. Враг, которого можно было разбить, когда он только поднимался вверх, занял сегодня целый ряд командующих постов. Это большое преимущество на его стороне, но битвы еще не было. Занятие выгодных позиций само по себе еще не решает, – решает живая сила.
Рейхсвер и полиция, стальная каска, ударные отряды наци представляют собой три самостоятельных армии на службе имущих классов. Но по самому смыслу нынешней правительственной комбинации эти армии не объединены в одних руках. Рейхсвер, не говоря уж о стальной каске, не в руках Гитлера. Его собственные вооруженные силы представляют проблематическую величину, которая еще только подлежит проверке. Его миллионные резервы – человеческая пыль. Гитлеру, для овладения полнотой власти, нужно провоцировать подобие гражданской войны (подлинной гражданской войны он боится сам. Его солидные коллеги по министерству, располагающие рейхсвером и стальной каской, предпочитали бы задушить пролетариат "мирными" средствами. Они гораздо менее склонны провоцировать малую гражданскую войну – из страха перед большой. От министерства, возглавляемого фашистским канцлером, до полной победы фашизма остается таким образом еще не малый путь. Это значит: в распоряжении революционного лагеря еще есть время. Какое? Его нельзя вычислить заранее. Его можно только измерять боями.
Когда официальная компартия говорит, что социал-демократия является важнейшей опорой буржуазного господства, то она повторяет лишь ту мысль, которая являлась исходной позицией при организации III Интернационала. Социал-демократия голосует за капиталистический режим, когда буржуазия приобщает ее к власти. Социал-демократия толлерирует (терпит) любое буржуазное правительство, которое толлерирует социал-демократию. Но и полностью отброшенная от власти, социал-демократия продолжает поддерживать буржуазное общество, рекомендуя рабочим беречь свои силы для боев, к которым она никогда не собирается призвать. Парализуя революционную энергию пролетариата, социал-демократия дает возможность буржуазному обществу жить в условиях, когда оно уже не в силах жить, и тем превращает фашизм в политическую необходимость. Самый призыв Гитлера к власти исходит от избранного голосами социал-демократических рабочих гогенцоллернского фельдмаршала! Политическая цепь, которая ведет от Вельса к Гитлеру, имеет совершенно наглядный персональный характер. На этот счет среди марксистов не может быть двух мнений. Но вопрос идет не о том, чтоб истолковывать политическую ситуацию, а о том, чтоб революционно преобразовать ее.
Вина сталинской бюрократии не в том, что она "непримирима" по отношению к социал-демократии, а в том, что ее непримиримость политически бессильна. Из того факта, что большевизм, под руководством Ленина, победил в России, сталинская бюрократия выводит "обязанность" немецкого пролетариата собраться вокруг Тельмана. Ее ультиматум гласит: пока немецкие рабочие не признают коммунистического руководства, авансом, априорно и безоговорочно, они не смеют и думать о серьезных боях. Сталинцы выражаются иначе. Но все оговорки, ограничения, ораторские уловки не меняют ничего в основном характере бюрократического ультиматизма, который помог социал-демократии довести Германию до Гитлера.
История немецкого рабочего класса, начиная с 1914 года, представляет самую трагическую страницу новой истории. Какие потрясающие измены его исторической партии, социал-демократии, и какая неумелость и какое бессилие его революционного крыла! Но незачем так далеко отходить назад. За последние два-три года фашистского прибоя, политика сталинской бюрократии представляла не что иное, как цепь преступлений, которые буквально спасали реформизм и тем подготовляли дальнейший успех фашизма. Сейчас, когда враг уже занял важные командные высоты, неотвратимо встает вопрос: не слишком ли поздно звать к перегруппировке сил для отпора? Но тут возникает предварительный вопрос: что значит в данном случае "слишком поздно"? Надо ли это понимать так, что даже самый смелый поворот на путь революционной политики уже неспособен радикально изменить соотношение сил? Или же это значит только, что нет возможности и надежды добиться необходимого поворота? Это два разных вопроса.
На первый из них мы уже по существу ответили выше. Даже в самых благоприятных для Гитлера условиях, ему понадобился бы долгий ряд месяцев – и каких критических месяцев! – для установления господства фашизма. Если принять во внимание остроту экономического и политического положения, грозный характер надвинувшейся вплотную опасности, страшную тревогу пролетариата, его многочисленность, его ожесточение, наличие в нем опытных боевых элементов, несравненную способность немецких рабочих к организации и дисциплине, то ответ ясен: за те месяцы, которые нужны фашистам, чтоб сломить внутренние и внешние препятствия и утвердить свою диктатуру, пролетариат, при правильном руководстве, мог бы дважды и трижды прийти к власти.
Два с половиной года тому назад, левая оппозиция настойчиво предлагала: пусть все учреждения и организации коммунистической партии, от ЦК и до маленькой провинциальной ячейки, немедленно обратятся к параллельным социал-демократическим и профсоюзным организациям с конкретным предложением о совместных действиях против надвигающегося разгрома пролетарской демократии. Еслиб на этой основе построена была борьба против наци, Гитлер не был бы сегодня канцлером, а компартия занимала бы руководящее место в рабочем классе. Но прошлого не вернешь. Результаты совершенных ошибок успели превратиться в политические факты и составляют ныне часть объективной обстановки. Надо ее брать, как она сложилась. Она гораздо хуже, чем могла бы быть. Но она не безнадежна. Политический поворот – но действительный, смелый, открытый, до конца продуманный, – может вполне спасти положение и открыть путь к победе.
Гитлеру нужно время. Торгово-промышленное оживление, еслиб оно стало фактом, вовсе еще не означало бы укрепления фашизма против пролетариата. При малейшем улучшении коньюнктуры изголодавшийся по прибыли капитал остро почувствует потребность в спокойствии на заводах, а это сразу изменит соотношение сил в пользу рабочих. Чтоб экономическая борьба с первых же шагов вливалась в политическую, нужно, чтоб коммунисты были на своих местах, т. е. в заводах и профессиональных союзах. Социал-демократические вожди заявили, что хотят сближения с коммунистическими рабочими. Пусть же 300 тысяч рабочих, входящих в РГО, поймают реформистов на слове и обратятся к АДГБ с предложением: немедленно войти, в качестве фракции, в состав свободных профессиональных союзов. Один такой шаг внесет перемену в самочувствие рабочих, а значит, и во всю политическую обстановку.
Возможен ли, однако, самый поворот? К этому сейчас сводится проблема. Вульгаризаторы Маркса, тяготеющие к фатализму, не видят обычно на политической арене ничего, кроме объективных причин. Между тем, чем острее становится классовая борьба, чем ближе она подходит к развязке, тем чаще ключ от всей обстановки она вручает определенной партии и ее руководству. Сейчас вопрос стоит так: если в свое время сталинская бюрократия удержалась на пути тупого ультиматизма, несмотря на давление в десять политических атмосфер, окажется ли она способна противостоять давлению в сто атмосфер?
Но может быть массы вмешаются сами, опрокинув аппаратные шлагбаумы, наподобие того, как в Берлине разразилась в ноябре 1923 г. стачка городского транспорта? Считать исключенным самопроизвольное движение масс, разумеется, никак не приходится. Чтоб оказаться действительным, оно должно на этот раз по масштабу в сто-двести раз превосходить берлинскую стачку. Немецкий пролетариат достаточно могуч, чтоб развернуть такое движение, даже и при помехах сверху. Но самопроизвольные движения потому так и называются, что они возникают помимо руководства. Вопрос же идет о том, что должна сделать партия, чтоб дать толчок массовому движению, чтоб помочь ему развернуться, чтоб стать во главе его и обеспечить ему победуи
Сегодняшние телеграммы принесли весть о всеобщей стачке в Любеке в ответ на арест социал-демократического чиновника. Факт этот, если он верен, ни в малейшей мере не реабилитирует, разумеется, социал-демократическую бюрократию. Но он бесповоротно осуждает сталинцев с их теорией социал-фашизма. Только развитие и обострение антагонизма между национал-социалистами и социал-демократами может, после всех совершенных ошибок, вывести коммунистов из изолированности и открыть дорогу революции. Но этому процессу, заложенному в логику самих отношений, надо не мешать, а помогать. Путь к этому – смелая политика единого фронта.
Мартовские выборы, за которые ухватится социал-демократия, чтоб парализовать энергию рабочих, сами по себе ничего, разумеется, не решают. Если до выборов не произойдут какие-либо крупные события, которые весь вопрос перенесут в другую плоскость, то компартия должна автоматически получить прирост голосов. Он окажется неизмеримо больше, если компартия сегодня же возьмет на себя инициативу оборонительного единого фронта. Да, сегодня дело идет об обороне! Но компартия может погубить себя, если избирательную агитацию она, вслед за социал-демократией, хоть и в других выражениях, превратит в чисто парламентскую шумиху, в средство отвлечения внимания масс от их нынешнего бессилия и от подготовки обороны. Смелая политика единого фронта есть сейчас единственно правильная основа так же и для избирательной кампании.
Еще раз: хватит ли у компартии сил для поворота? Хватит ли у коммунистических рабочих энергии и решимости, чтоб помочь давлению в сто атмосфер проложить себе дорогу в бюрократические черепа? Как ни обидно это сознание, но именно так стоит сейчас вопроси
Предшествующие строки были написаны, когда мы, с неизбежным запозданием, узнали из немецких газет, что Москва подала, наконец, тревожный сигнал ЦК немецкой компартии: настало время для соглашения с социал-демократией. Подтверждения этого известия я еще не имею[1], но оно похоже на правду: сталинская бюрократия командует поворот только после того, как события наносят рабочему классу (в СССР, в Китае, в Англии, в Германии) удар по черепу. Когда фашистский канцлер навел пулеметы на висок связанного пролетариата, тогда и только тогда в президиуме Коминтерна догадались: наступил момент развязать веревки.
Разумеется, левая оппозиция обеими ногами станет на почву этого запоздалого признания и постарается извлечь из него для победы пролетариата все, что только возможно. Но она не будет при этом ни на минуту забывать, что поворот Коминтерна есть чисто эмпирический зигзаг, произведенный в порядке паники. Люди, которые отождествляют социал-демократию с фашизмом, способны, в процессе борьбы с фашизмом, перейти к идеализации социал-демократии. Нужно зорко следить за охранением полной политической самостоятельности коммунизма: организационно сочетать удары, но не смешивать знамен; соблюдать полную лойальность по отношению к союзнику, но следить за ним, как за завтрашним врагом.
Если сталинская фракция действительно совершит диктуемый всей обстановкой поворот, левая оппозиция займет, конечно, свое место в общих боевых рядах. Но доверие масс к повороту будет тем больше, чем демократичнее он будет произведен. Речи Тельмана или манифеста ЦК слишком мало для нынешнего размаха событий. Нужен голос партии. Нужен партийный съезд. Нет другого пути, чтоб вернуть доверие партии к самой себе и углубить доверие рабочих к партии! Съезд должен собраться в две-три недели, не позже открытия Рейхстага (если вообще Рейхстаг будет открыт).
Программа действий ясна и проста: немедленное предложение социал-демократическим организациям сверху донизу единого оборонительного фронта: немедленное предложение АДГБ включения РГО в состав профессиональных союзов; немедленная подготовка чрезвычайного партийного съезда.
Дело идет о голове немецкого рабочего класса, о голове Коммунистического Интернационала и, – не забудем и этого, – о голове Советской Республики!
Л. Троцкий.
Принкипо, 5
января 1933 г.